Текст песни "Владыка-развоеватель", Вера Полозкова и Eduard Konovalov (Эдуард Коновалов)
Избранная критика треков музыкальных чартов и поиск
по сайту
Уснуть глубже города, глубже бессилия,
Глубже боли, ломающей череп надвое,
Под Иваньковское шоссе, где предвечная Абиссиния,
Бессарабия, довоенная Латвия
Выйти из акватории ночи, из её кружева,
Где ни маяка, ни радара, ни сторожевого катера,
Где безмолвные скаты сведут тебя, безоружного,
В светлые покои владыки-развоевателя,
Упразднителя времени, предстоятеля равновесия,
В его старый вагончик, низенький мерный пригород.
— Всё ты ищешь, где холодно, братец мой, ходишь, где
невесело,
Так дело не выгорит, братец мой, так дело не выгорит
— Можно я возьму ещё чашку пепла и сгину без вести,
Бухгалтерию тишины стану заодно вести
Можно я не проснусь и не стану завтраком этой
мерзости
Перестану блевать, будто от мигрени, от каждой
новости
— Разве у тебя такая работа? Так попроси меня
Чтобы на моём берегу тебе свечка горела слабая,
И ты знал среди этого ада, что Абиссиния
Напевает тихонько и Бессарабия.
Ну как ты там? Включи видеочат.
Дай покажу тебе моих волчат,
И самокат в подъезде, и старуху,
И дождь в лесу, и в палых листьях мышь.
А ты чего? Исследуешь? Летишь?
Поёшь под нос, что недоступно слуху?
Мы ничего не поняли, прости.
Мы ищем, где могли тебя спасти —
Ты опрокинул год и воздух вышиб.
Мы вниз глядим, считаем этажи.
Да что об этом. Как там, покажи?
Как этот чёртов мир с изнанки вышит?
Перед спектаклем театральный дым
Предупреждает голосом твоим,
Что здесь запрещена видеосъёмка, —
И слышно, что тебе чуть-чуть смешно.
Давай, скажи: то, что произошло —
Ошибка, шутка, битый дубль, поломка,
Дурная пьеса, неудачный трип.
Мой друг погиб, и рта его изгиб,
Акцент его и хохот — заковали.
Гермес трубит, и гроб на плечи взят,
И мы рыдаем, все сто пятьдесят,
Сипя и утираясь рукавами,
Но что теперь об этом, извини.
Там холодно, куда мы все званы?
Вверх — серпантин или труба сквозная?
«Бывает сложно с вводами в раю».
Но нет, причёску дикую твою
Я и в раю издалека узнаю.
Это сердце болит? Оно разве так болит?
Разве сердце моё загрунтованный оргалит,
Сквозь который всему виной и за всё ответчик,
Прямо в пургу, глухую, из детских книг,
Тяжко идёт вцепившийся в воротник
Согнутый человечек?
И покуда я ем гранат, говорю и лгу,
У него сапоги в снегу, голова в снегу,
Кулаки вдоль лацканов намертво смёрзлись в камни,
Крик его заправлен обратно в рот;
Он легко потушит, как упадёт
Маячок зрачка мне
Говори «ещё бы» или «ну да»,
Постарайся совсем не глядеть туда,
Где с любой минутой крепчает вьюга
И не видно месяца и огня,
Где ни рва, ни леса внутри меня,
Ни врага, ни друга.
Это то, что пишется, пытку для,
На пути от личности до нуля
Это выраженная словесно
Выжженная земля
Это сопротивленье приказу тлеть,
Память об объятье, изъятом впредь,
Это смерть, которая хочет выкуп,
Каждый день растущий на треть
Всё казенное, кроме мата, петли, зимы,
И мы шутим взаймы и трахаемся взаймы
Чтобы не достаться живыми, мы пьём настойку
Из зелёнки и сулемы
Обещай мне: была и другая я,
Узкие страницы, обрывистые края
Уцелело издание с полным небом,
И его найдут мои сыновья
Расскажи мне, как мы увидимся никогда
Лёгкие, как ветки, прощённые, как вода,
В заколдованном доме, где музыка ниоткуда
И в чулане звезда.
Скажи ночной кассирше в билле,
Случайной крале:
Все люди, что меня любили,
Поумирали.
Теперь божественных орудий
Они пружины.
(А я и все чужие люди
Остались живы).
Теперь небесное кочевье
Им дом и имя.
Напомни, девочка, зачем я
Ещё не с ними.
И после чека и пакета,
(Ещё шурша им)
Она тебе ответит: это
Не мы решаем.
Ты быть назначен их глазами,
Но не печали.
Ты их обнимешь на вокзале.
Они скучали.
Дожди стояли много дней,
И падают стада.
И в подполе, как пленный змей,
Холодная вода.
И он не хочет драться с ней
И не глядит туда
Сестра ему приносит сыр
И овощи кума.
Но ни на что не хватит сил,
А впереди зима.
Он сел и трубку погасил
И вниз глядит с холма.
Вот ослик медленный вьюки
Спускает по тропе,
Вот ветер пёстрые платки
Рвёт с девушек в толпе,
Акации стоят, легки,
В серебряной крупе
Вот сумерки как вещество
В минуту на аршин
Растут, растут из ничего,
Не трогая вершин
Вот жизнь покинула его,
Как треснутый кувшин.
Вот он, не видный никому,
Прослушивает мир.
Вода стоит в его дому,
Как чёрный конвоир,
Но сумерки поют ему,
Как в воскресенье клир.
И где-то там, в отвалах снов,
В карьерах тишины,
Никто не стар, никто не нов,
Все только прощены,
Все только выпущены вон
Из подземелий тел.
И ты как пепел, ты как звон —
Вздохнул и полетел.
Давай, заканчивай меня
Я знаю каждый слой огня
И полноту его закона
Я помню местность, я иду
И мне спокойно, я в аду
Где всё понятно и знакомо
Давай, не дёргайся, гаси
Вот объективы на оси
Нацеливаются поспешно
Я видела, что час грядёт
Я чую этот лютый лёд
Под лёгкими и боль конечно
Хороший повод лечь сипя
Всё лучше, чем беречь себя
И гнить надрачивая эго
Отпрыгнут стены, лопнет звук
И хлынет жадный жар из рук
И станет музыка и нега.