Текст песни "Никаких сирот", Вера Полозкова и Eduard Konovalov (Эдуард Коновалов)
Избранная критика треков музыкальных чартов и поиск
по сайту
Ты, говоришь, писатель? Так напиши:
У дрянного этого времени нет души,
Ни царя, ни сказителя, ни святого -
Только бюрократы и торгаши
Раз писатель, то слушай, что говорят:
Трек хороший, но слабый видеоряд:
Музыка с головой заливает город,
Жители которого вряд ли ведают, что творят
Ты-то белая кость, а я вот таксист простой.
Я весёлый и старый, ты мрачный и холостой.
Ты набит до отказа буквой из телефона,
А я езжу праздничный и пустой.
Одному вроде как и легче, но помни впредь:
До детей наша старость, как подвесная клеть,
Всё качается в темноте нежилым Плутоном,
И все думают - ну уж нет, там не жить, а тлеть
А потом приходит к тебе дитя:
И вдруг там, на Плутоне, сад тридцать лет спустя,
Да и ты, не такой уж страшный, выносишь кружки
И варенье яблочное, пыхтя
Напиши, знаешь, книгу, чтоб отменила страх:
Потому что я говорящий прах, да и ты говорящий прах,
Но мы едем с тобой через солнечную Покровку,
Как владельцы мира, на всех парах
Потому что ведь я уйду, да и ты уйдёшь:
А до этого будет август, и будет дождь -
И пойдёт волнушка, и станет персик -
Прямо тот, что исходит мёдом и плавит нож.
Покуда волшебства не опроверг
Ничей смешок, мальчишка смотрит вверх:
Там, где у нас пурга или разлука, -
На горизонте вырос фейерверк
Секундой раньше собственного звука
Там окон неподвижное метро,
Дымы стоят, как старые пьеро,
Деревья - как фарфоровые бронхи:
Всему, всему подводится итог -
И в небе серебристый кипяток
Проделывает ямки и воронки
И мы крутые ласковые лбы
В весёлом предвкушении судьбы
О стёкла плющили, всем телом приникали:
Засечь сигнал, узнать границу тьмы -
Той тьмы, где сомневающимся мы
Работаем теперь проводниками.
Дед Владимир вынимается из заполярных льдов,
Из-под вертолётных винтов
И встаёт у нашего дома,
Вся в инее голова
И не мнётся под ним трава.
Дед Николай
Выбирается где-то возле реки Москвы
Из-под Новодевичьей тишины и палой листвы
И встаёт у нашего дома,
Старик в свои сорок три
И прозрачный внутри.
И никто из нас не выходит им открывать,
Но они обступают маленькую кровать
И фарфорового, стараясь дышать ровней,
Дорогого младенца в ней.
- Да, твоя порода, Володя, - смеётся дед Николай.
- Мы все были чернее воронова крыла.
Дед Владимир кивает из темноты:
- А курносый, как ты.
Едет синяя на потолок от фар осторожная полоса.
Мы спим рядом и слышим тихие голоса.
- Ямки Веркины при улыбке, едва видны.
- Или Гали, твоей жены.
И стоят, и не отнимают от изголовья тяжёлых рук.
- Представляешь, Володя? Внук.
Мальчик всхлипывает, я его укладываю опять,
И никто из нас не выходит их провожать.
Дед Владимир, дед Николай обнимаются и расходятся у
ворот.
- Никаких безотцовщин на этот раз.
- Никаких сирот.
Гляди, гляди: плохая мать
И скверная жена
Умеет смерти лишь внимать,
Быть с призраком нежна,
Живое мучить и ломать,
А после в гамаке дремать,
Как пленная княжна
Зачем она бывает здесь,
На кой она сдалась,
Её сжирает эта спесь
И старит эта власть
Не лезь к ней, маленький, не лезь,
Гляди, какая пасть
Но мама, у неё есть сын,
Льняная голова,
Он прибегает к ней босым,
Чирикая слова
И так она воркует с ним,
Как будто не мертва
Как будто не заражена,
Не падала вдоль стен,
Как будто не пережила
Отказа всех систем,
Как будто добрая жена,
Не страшная совсем
Он залезает на кровать,
Кусается до слёз,
Он утром сломанную мать
У призраков отвоевать
Бросается как пёс,
И очень скоро бой принять
Суровый смертный бой принять
Придётся им всерьёз.
Дебора Питерс всегда была женщина волевая.
Не жила припеваючи — но жила преодолевая.
Сила духа невероятная, утомляемость нулевая.
Дебора Питерс с юности хотела рыжую дочку.
Дебора растила Джин в одиночку.
Перед сном целовала пуговичку, свою птичку, в нежную
мочку.
Дебора несчастна: девчонка слаба умишком.
Эта страсть — в пятнадцать — к заумным книжкам,
Сломанным мальчишкам, коротким стрижкам:
Дебора считает, что это слишком.
Джинни Питерс закат на море, красная охра.
Джинни делает вид, что спятила и оглохла:
Потому что мать орёт непрерывно, чтоб она сдохла.
Когда ад в этом доме становится осязаем,
Джинни убегает, как выражается, к партизанам,
Преодолевает наркотики, перерастает заумь,
И тридцатилетняя, свитерочек в тон светлым брюкам,
Дебору в коляске везёт к машине с неровным стуком:
Вот и всё, мама, молодчина, поедем к внукам
Дебора сощуривается: бог обучает тонко,
Стоило почти умереть, чтоб вновь заслужить ребёнка —
Лысая валькирия рака,
Одногрудая амазонка
Стоило подохнуть почти, и вот мы опять подружки,
Как же я приеду вот так, а сладкое, а игрушки,
Двое внуков, мальчишки, есть ли у них веснушки?
Я их напугаю, малыш, я страшная, как пустыня.
Ты красавица, мама, следи, чтобы не простыла.
Стоило почти умереть, чтобы моя птичка меня простила
Купим дом на краю земли и посадим деревце -
Каждые три шага по деревцу, так хуже обстреливается
Купим дом и выложим его камнем, моя красавица
Камень не горит даже старым и скверно плавится
Будет годовщина, и все придут говорить о смерти
словно о вымысле
Будут одноклассники сыновей, и они так выросли
Если ткань не спрячет ожога, то ты расправь её
Младших выведем за руки, старших вынесем фотографии
Выйдем на порог, и кто-то прищурит глаз и промолвит
"замерли"
Не задетой частью лица повернёмся к камере
Будут гости сидеть под звёздами, пить, что лакомо,
Потому что дети наши опознаны и оплаканы
Потому что ничья душа не умеет гибели,
И они стреляли в упор, а души не выбили.
Как тонкий фульгурит,
Как солнце через лёд,
Как белоснежный риф
Коралловый сквозь воду,
Печаль моя горит,
И луч её придёт,
Чтоб выпустить других,
Погасших на свободу
Я собираю клятв
И обещаний лом, -
Стол битого стекла,
Стол колотого кварца -
Один и тот же взгляд
У преданных кругом,
И я готовлю им
Прозрачное лекарство,
Чтоб в день, когда у них
Мир выпадет из рук
И демоны рывком
Им воздух перекроют
Из-за угла возник
Стремительный тук-тук
И с дребезгом повёз
На карияппа роуд
А тут всегда святой
Послезакатный час
На дымчатом орлы,
На серебристом лодки
А там, над пустотой,
Весёлый лунный глаз
Читает нас с листа
Как крохотные нотки
И больше ничего.
Достаточно глотка:
Стихают голоса
И отступают лица.
Простое волшебство.
Печаль моя река.
Быть может, и твоя
В ней жажда утолится.